Записки советского чиновника

Начинённый такой идеологией, он, наконец, застал сборище дома; со двора слышно было какое-то протяжное пение, потом оно постепенно усиливалось и усиливалось, а когда Пашка заходил в сени, так раньше называли прихожую, из гостинной уже рвался какой-то безумный вой. А когда исполнители увидели, что их с интересом слушает посторонний, наступила тишина, и сразу же люди, как тени, стали бесшумно выскальзывать во двор. В основном это были женщины и дети, с какими-то деформированными лицами и отрешёнными глазами. Последним показался настоятель, Пашка узнал его сразу. Это был Бединский со старого Батпака. Он подошёл к Пашке и тихим елейным голосом стал что-то назидательно говорить, мешая старословянский со светским языком. Это была последняя капля для Пашки, он, из последних сил сдерживая себя, как бы включаясь в разговор, зловеще просипел: «аз есьмь воздам» и правая, натренированная в боях рука, бесконтрольно полетела в лоб Бединскому. Пашке показалось, что щуплый настоятель как-то медленно по воздуху преодолел порог и шлёпнулся в лужу. Шёл дождь. Выскочила с криком матушка, подняла настоятеля, отряхнула, потом они непревычно спокойно о чём-то пошептались, и он ушёл. После этого случая, сборищ в доме больше не было. А прошло время, и матушка рассказала Пашке, что подобный случай был в их роду. Только закончился он трагически, чего боялась она и в этот раз. Начало восемнадцатого столетия. Москва. В одном из храмов идёт подготовка к церковному празднику. Готовился к празднику и её прадед, один из ведущих священнослужителей России. В праздничной суете, к нему подошёл настоятель одной из провинциальной церкви, предположительно, раскольнической. Произошёл тяжёлый разговор, по поводу внутреннего, церковного распорядка. Прадед был крутого нрава, крепкого телосложения, в гневе опустил огромную свою ручищу на головёнку собрата во христе. А тот, возьми да и помре. Разразился большой скандал. При вмешательстве царя и его придворных, прадеда сослали в Саратов, дали приход. С тех пор Деевы, до высылки в Казахстан, жили и служили православной церкви в Саратовской губернии. О том, что Деевы были не рядового сословия, предположительно, говорит тот факт, что невесту нашему хулигану привезли из Лондона. Была она по приданию, очень высокой, рыжей и некрасивой. И эти генетические особенности стали передаваться от поколения к поколению, огорчая отдельных представителей рода, в том числе Пашку и его многострадальную мать. В те далёкие времена очевидно такая практика была вызвана тем, если упростить, то королей было мало, а наследников много. Тогда ещё не было принято в зародыше убивать человека. Рождались все зачатые, и законные и, чаще всего побочные от приглянувшихся женщин, вплоть до прислуги. Но в отличии от современности, делом чести считалось содержать всех рождённых детей и пристраивать их, повзрослевших в богатые, родовитые семьи. Видимо далёкий родственник Пашки и попал под такую раздачу.

У матушки к религии отношения в принципе были не стандартные. Уравновешенная и терпеливая она редко жаловалась на жизнь и плакала. Но если она уж срывалась, то от её причитаний тошно становилось окружающим. Пашка на всю жизнь запомнил её реакцию, когда он сбежал с детского сада, прихватив с собой младших братьев. Обнаружив около запертой с наружи двери трясущихся от холода, мокрых от дождя своих детей, она издала жуткий вопль, подняла руки, и глядя вверх, прокричала отчаянно: «если ты есть, то за что же так издеваешься над людьми»!! Оцепеневший Пашка не мог тогдапонять из её крика связи между богом и тремя грязными, замёрзшими детьми, но с детского сада больше не убегал.

В отличие от отца,она много рассказывала Пашкио своих детских и подростковых воспоминаний. Он с интересом узнавал как они, кидая валенки через забор, выбирали себе женихов, как гадали, устраивали посиделки, Но особенно потрясли его её воспоминания про своего жениха, в последствии мужа, отца Пашки и своего батюшку протоиерея Ивана Петровича.

В те далёкие времена, как и в настоящее время, пару себе подбирали по "любви". И, конечно не случайно, во время гадания, валенок который бросала дочка священника - Поля Деева, упал в направлении дома купца Романова, где жил кудрявый паренёк Павел, сын хозяина усадьбы.

По её рассказу отец у Пашки был человеком нестандартным. В юности утром, аккуратно собирая все реквизиты, уходил в гимназию. По пути заходил через чёрный вход в лавку своего отца, по секрету от него, договаривался с приказчиком, и до конца занятий в гимназии, стоял за прилавком, зарабатывая деньги. Когда накопилась достаточная сумма, купил гармонь, что уже был недопустимый грех в их окружение. Потом, когда наступал поздний вечер, они с приятелем опускались в очень глубокий колодец.Там, устроившись надёжным способом, приятель курил дорогие сигары, а он исполнял на гармошке свои музыкальные сочинения.

По утрам, чаще, чем обычно у домов стали собираться старушки, рассказывая о необычных явлениях, происходящих в округе. Кто - то слышал гул, исходящий из под земли, кто - то, как пировали черти, некоторые рассказывали, что из ближайшего колодца чувствовали непонятный запах и бесовскую музыку, а кто- то даже видел, как из колодца выходили «рогатые». Скоро наступит конец света, стали они приходить к мысли, крестясь на четыре стороны. Когда стали выселять зажиточных и священнослужителей из этого поселения в Казахстан, каждая вторая старушка говорила, что она сразу поняла, что это было предвестие божье. Оно и свершилось за грехи наши. Вопреки сформировавшейся к тому времени логике, уже в зрелом возрасте, Пашка в душе был на стороне старушек, которые предсказывали конец света.

В то время когда на эстраде, да и в быту появилась агрессивная музыка, на ренгеновских пленках стали записывать запрещённые песни, с запада полезла в Советский Союз разлагающая культура, он, также как и бабушки в своё время, подумал: « что - то мне это жу - жу не нравится».

А про своего деда матушка говорила всегда очень уважительно. Дома он был непререкаемым авторитетом, постоянно, что- то мастерил, особенно любил работать в саду, характера он был уравновешенного, говорил всегда тихо и на церковной кафедре и в быту, но слышно его было хорошо, а от его тембра голоса становилось многим не по себе, хотелось пригнуться. Те, кто помнил прадеда Пашки, говорили, что по характеру и обличью их невзможно было различить. Это про него матушка говорила: когда ему пришёл срок умирать, он помылся в бане, посидел с домочадцами, попил чаю, а, уходя сказал: « вы тута посидите ещё чуток, а я пошёл помирать». Никто его словам не придал значения, но когда к нему зашли пожелать спокойной ночи, он уже начал холодеть.

Но вот деду Ивану в Карлаге так не привелось умереть.

Со слов родственников, Иван Петрович любил работать в саду. Детвора, в том числе и будущая матушка Пашки, любили подсматривать, как он работает, привлекало, видимо то, что он при этом никогда не снимал рясы. Однажды они увидели, как он пытается корчевать старую яблоню. Он долго её окапывал, подрубал, раскачивал, а она не поддавалась. Тогда взял длинную металлическую цепь, накинул на ствол и стал тащить. Раздался треск, яблоня завалилась, детвора увидела, как священник упал на спину, огромный крест при падении ударил по лбу, а из под чёрной, потрёпанной рясы торчала пара худых, кривых ног. Смеяться над батюшкой считалось большим грехом, а не смеяться, не было никаких сил. Зажимали рты, корчились, пытались скрыться, но удержаться не могли. Некоторые срочно побежали по домам менять нижнее бельё.

Корчуя у себя в саду деревья, Пашка думал: почему то ему не хотелось смеяться, когда матушка рассказывала эту историю.Пашка никогда не носил креста, не верил в бога, но, анализируя свою жизнь, всегда казалось, что на нём был надет тяжёлый крест.

Незаметно наступило время, когда надо было уезжать из Батпака. Аттестат, на определённых условиях, Пашке вручили, направление выбрано, билет в кармане. У родителей Пашки к образованию отношение было особое. Матушка, провожая его, напутствовала: «Павлик, ты на «умного» не учись, они какие то тихие, пришибленные, на буЛгахтеров похожие, и всегда плохо кончают». А уезжать он давно уже задумал, не мог он смириться с жизнью, которая сложилась в Батпаке, уж очень она разительно отличалась, от той жизни, которая была отражена печатными буквами в книгах. А в печатные буквы он в то время верил, как в святыню. Подталкивало Пашку к отъезду ещё и то обстоятельство, что хотелось уехать и забыть позор, пережитый им на выпускном вечере. Далеко заполночь, когда уже стали расходиться выпускники и родители. Самодельное вино было выпито, закуски съедены, от танцев гудели ноги, в спортзале, где это всё происходило, остались и вели тихую беседу только молодая учительница географии Клавдия Ивановна и он. Прошло много времени, но Пашка так и не мог понять, как это его неискушённая рука тогда оказалась на голой коленке собеседницы, и одновременно раздался заботливый голос матушки, вошедшей в спортзал с вопросом: « ты, когда Павлик домой собираешься»? Рассветало...

И вот Пашка уже третий день ходит по Семипалатинску, ест огромные пончики с мясом по четыре копейки за штуку, и никак не может определиться в какой институт сдавать документы, медицинский или зооветеринарный. В зоовете – конкурс меньше, в медицинском институте отдаётся предпочтение парням. На пятый день документы были сданы в медицинский, за один день до окончания приёма. Без подготовки сразу на экзамены. Через десять дней висят списки, в которых Пашка лихорадочно ищет себя и не находит. По его расчётам должен быть. Он ринулся в приёмную комиссию. Очередь. Не один он такой. С одними быстро разговор заканчивается, с другими беседуют дольше. Пашка заметил, что и стопочки документов у них разные. Когда он подошёл, то документы его извлекли из стопочки, с кем беседуют дольше. «У Вас не хватает одного балла, если соглашаетесь на хирургический, зачисляем вольнослушателем без стипендии. Успешно сдаёте сессионные экзамены, будете зачислены студентом с выплатой стипендии». Согласился. Не мог же он рассказать, что сочинение он писал и сделал ошибку в собственной фамилии при температуре 39 градусов.
Начались занятия. Первая неделя вводные лекции, много хорошего узнали о нашем правительстве, о роли Иосифа Виссарионовича в развитии Советского здравоохранения. Потом перешли к изучению поимённо биографий учёных, затем историю развития и создания передовых традиций в институте. В конце второй недели, наконец, начали водить по лабораториям, знакомить с оборудованием, в том числе побывали в анатомичке. Только в ней Пашка по настоящему ощутил разницу между теорией и практикой. Тихо забрал документы и был таков.
Потянуло на вокзал, там самые свежие пончики и бочка с квасом. Пошли с таким же соискателем, как и он, Вовкой Расторгуевым. Когда голод уталили, стали замечать, что вокруг много народа, чистые скверики, напротив вокзала расположено трёхэтажное здание, очень выигрышно отличающееся от других. Подошли, прочитали: «железнодорожное техническое училище № 8». Вовка вспомнил, кто-то ему говорил, что это хорошее училище, но после окончания работать посылают далеко. Пашка подумал, он и так далеко, и уговорил товарища зайти. Выяснилось: срок обучения год, общежитие, питание, красивая форма за казённый счёт, идёт набор на мастеров – строителей и электромонтажников тяговых подстанций. По окончании, группы направляются в монтажные поезда по электрификации железных дорог СССР. «Мой адрес не дом и не улица, мой адрес Советский Союз». Вперёд в монтажники!