Записки советского чиновника

Это было время, когда репрессированным начали выдавать паспорта, после чего, как говорила матушка Пашки, «все как с цепи сорвались». Всем нужно было куда-то ехать, очередь за железнодорожными билетами растянулась на полгода. Дошла она и до матушки Пелагеи. А каждый отъезд – это целый ритуал, а суть его одна: «вы нас сослали, теперь посмотрите на нас – мы, как были в порядке, так и остались, а Вы, как были голодранцами, так ими и останетесь до самой смерти, сколько бы не грабили». Продавали скот, резали свиней, сало везли продавать в Караганду, там же покупали лучшую одежду, наручные часы, золотые украшения. Матушка Пелагея тоже поддалась общему настрою. У неё свои счёты были с прошлым. В узком кругу она рассказывала, как её комиссар Демид в погребе за какую-то провинность держал, перед высылкой; как Чапаев над своей подругой изгалялся. А когда она слушала, как обожествляют Ленина, у неё менялось лицо, она быстро уходила, очень по ленински шептала: "расстрелять, расстрелять"!.. Пашка только к тридцати годам, когда проштудировал полное собрание сочинений Ленина с карандашом в руке, в полной мере осознал смысл её реакции. И вот, заполненная своеобразным, эмоциальным грузом, она была готова к поездке на родину. Бархатное платье сшито, ордена и медали начищены, железнодорожный билет на руках. До Балашова с одной пересадкой доехала поездом, а здесь, на её родине, пересадка на автобус, который идёт до Орлов - Гая, где жили её родственники. Стоянка автобусов находилась в удобном месте, около церкви, здесь же местный базар, где можно перекусить и отдохнуть. Как обычно в таких случаях бывает, объединились попутчики; общие разговоры, общая трапеза, много было молодёжи, которая возвращалась после вступительных экзаменов домой. Матушка Пелагея с тоской смотрела на запущенную церковь и гадала, что же там сейчас находится. Не выдержала и спросила у своих весёлых попутчиков. Те, охотно поведали, что раньше церковь и прилегающие к ней поля принадлежали протоиерею Дееву Ивану Петровичу, на полях горбатилось на него около двухсот прихожан. Но справедливость восторжествовала, и его вместе с семьёй куда-то сослали, а церковь отдали колхозу под склад. Каждый говорящий, столь преставительной даме, старался рассказать подробней, особенно, в негативном плане. Но когда они узнали, что эта представительная, заслуженная дама, является дочерью протоиерея, наступила тишина; потом народ рассеялся, и попутчики встретились только при посадке в автобус. Через два часа матушка Пелагея была уже в Орлов - Гае. Для родичей её приезд был неожиданным, не принято было в то время давать предварительно телеграммы. Встретились, устроили посиделки, всю ночь проговорили, а на утро матушка Пелагея спрашивает, «а жив ли Демид»? «Да жив, куда он денется» - ответили ей». «Колодцы по деревням роет». Пелагея оделась в свою парадную форму и направилась искать своего заклятого врага. По наводке активного населения, подошла к колодцу, где копошились люди, и спросила, не знают ли они, где работает Демид. «Так там - под землёй, Демид, вылезай! Здесь к тебе какая-то женщина пришла» - просигналили они. Через несколько минут из чрева колодца показалась помятая, грязная физиономия. Перед ней стоял потрёпаный, запущенный человек, напоминающий бомжа со стажем. «Ну, здравствуй Демид»: поздоровалась Пелагея. Он долго рассматривал её, потом выдавил из себя: «Ты, что ли, Поля»? И они, неожиданно для всех, обнялись. Вернувшись к сестре, сняла свой парадный наряд, переоделась в деревенский, в нём и вернулась в Батпак. Больше Пашка её в парадном платье и орденах никогда не видел.

После приезда матери, у Пашки снова началась междуусобная война – «отцы и дети». Вернувшись из школы, он обнаружил, что все книги, которые он запоем читал, валяются в жутком состоянии около мусорного бачка. «Книги, как Вы уже догадались, это большое зло, и добра от них ждать не приходится». Катализатором боевых действий послужила серьёзная причина, Пашка двое суток не убирал навоз из под коровы – не мог оторваться от «Анны Карениной». Две его страсти – шахматы и художественная литература дорого ему обходились. Иногда родители доходили до уничтожения книг. Но в последнее время наступила относительная разрядка. Стало нечего читать. В поселении три библиотеки: железнодорожная, МТСовская (машино-тракторная станция) и клубная. Практически ему везде отвечали одинаково: нового ничего не подвезли, а то, что имеется, тобой прочитано. Так что, у родителей стало просматриваться счастливое будущее. Книг нет, соперников по шахматам тоже нет. Значит, в хлеву будет чисто, во дворе убрано. У Пашки появилось время потусоваться со сверстниками. Но, когда их собиралось более трёх, у взрослого населения, как правило, начинались проблемы.

Если бы этот эпизод изображал замечательный писатель Михаил Задорнов, наверняка он сказал бы: «вечерело» и с улыбкой потёр энергично руки. Действительно вечерело, духота разрывала лёгкие, около клумбы, где обычно молодёжь устраивала импровизированные танцы, вокруг Кольки Гнидина собралась кучка пацанов, это, определённо значило, что готовится новая операция. Он и отличался от всей ребятни тем, что на уме у него было две основных проблемы: как украсть и кого обмануть. Колька и его двое братьев росли без присмотра со стороны матери, отец с войны не вернулся, в деревне поговаривали, что он в плену у немцев был надзирателем в лагере. Когда Пашка подошёл к ребятам, Колька протянул ему молодую морковку. Откуда морковка, объяснять не надо было, Пашка недавно принял участие в походе на колхозную пасеку, поели немного мёда, нажаленные пчёлами, к утру пришли домой, а вся добыча, как уже повелось, досталась Кольке. На этот раз, под энергичный хруст молодой морковки, он живописно рассказывал, как он был с матерью на плантации и видел краснеющие помидоры рядом с грядками огурцов и целое поле зелёного гороха. Но, несмотря на его ораторское искусство и эмоциональный накал, в поход согласились идти только двое, включая Пашку. Знали, что недавно назначили охранником Висхана, а он впустую трясти плёткой не будет, да и конь у него быстрый.

Пожертвовав фильмом «Чапаев», тройка к сумеркам по оврагу добралась до плантации. Предварительно договорились, в случае появления объезчика, бежать врассыпную, Пашка, как закоренелый атеист, через кладбище, конь через кресты не пройдёт, а двое:через глубокий овраг. Быстро за пазуху набросали помидор, они в темноте, или со страху, казались не красными, а серыми, потом ползком двинули к огуречным грядкам, и в это время со стороны сада послышался шум, из-за кустов появилассь тень всадника. С истошным криком «полундра» бросились бежать по оговорённым маршрутам. Дух Пашка перевёл только когда стоял посредине кладбища. Рубашка расстёгнута, помидор нет, тишина, только со стороны МТСовского посёлка слышно было, как кто- то неумело играет на гармошке, потом раздалось несколько резких щелчков, похожих на выстрелы малокалиберной винтовки, истошные крики и рычание. Овраг не помог – сделал вывод Пашка. Когда снова установилась тишина, и подал признаки жизни представитель народного творчества, он решил, что пора и ему двигаться домой. Маневрируя между крестами, он пошёл в сторону посёлка, но у него возникло ощущение, что он не один на кладбище, оглянулся и увидел надвигающуюся на него белую фигуру. Он замер, остановилась и фигура. Непроизвольно сделал рывок вперёд. Фигура повторила его маневр. Чтобы было незаметно, он стал медленно небольшими шажочками двигаться. Фигура стояла на месте, только вытянула руки вверх. Пашка очень долго двигался таким способом в сторону деревни, и как только появились первые мазанки, сделал рекордный бросок на короткие дистанции по огородам до дому. В своей комнате он никак не мог снять с себя одежду, она была абсолютно вся, влоть до носков мокрой и прилипала к телу. Поднялся он утром разбитый, с красными глазами и головной болью. Матушка стала допытываться, что произошло, не заболел ли? Пашка вынужден был ей всё рассказать, включая кражу помидоров. За помидоры он получил нагоняй, а к появлению привидения отнеслась своеобразно: уточнила дату смерти бабушки Лазаревой, посчитала что - то, сгибая пальцы на руках для памяти, посетовала на жаркую погоду, потом сказала: « душа, однако, её покидает, по вашему, нехристи, по учёному фАсфор из неё вытесняется.Пройдёть недели две и боле ничего не будеть». Проверять достоверность сказанного у Пашки желания не появилось.

В смутные, а также военные и послевоенные периоды, от безысходности или по другим причинам, появляются в массовом количестве ясновидящие, гадалки, предсказатели; возникают различного рода религиозные секты. Пашка, как-то придя со школы, заметил: от дома расходятся какие-то люди. В доме появились новые стулья, скамейки; всё стало как-то необычно. У матушки подавленный, виноватый вид. Пашку это насторожило и испугало, так как он слышал, что в немецкой слободе действует агрессивная религиозная секта. А у него отношение к религии было особое. Внук священника, ему приходилось общаться с этой категорией людей. Целенаправленно много читал религиозной и антирелигиозной литературы, в результате, у него сложилось твёрдое убеждение, что идею бога обслуживают обычные бюрократические аппараты священнослужителей. Задачи у них разные: одни работают на укрепление государства, пропагандируют здоровый образ жизни, высокую нравственность; другие - на собственное обогащение, третьи - на раскол веками сложившихся религий. А аппарат - это обычные чиновники, зарабатывающие на жизнь, и, как правило, в бога не верующие. И поэтому, когда Пашка заканчивал десятилетку, он в категоричной форме отказал приехавшему из москвы представителю духовной семинарии стать семинаристом. А там контора работала по серьёзному. Они хорошо знали родословную бывших служителей культа, место ихжительства, способности. Но у Пашки только спустя полвека появились сомнения в правильности принятого решения, а в то время он был самым «умным» и, точно знал, что религия «опиум» для народа. Да и Чехов ему мозги запудрил, он читал в его «записках неизвестного человека», где один из главных персонажей говорил, что верить в бога не умно.