Записки советского чиновника

Почему мокро? Откуда грязь? Значит, пока Пашка валялся без сознания, сбитый диким жеребцом, которого умельцы не довели в тренировках до кондиции, прошёл дождь. Холодно и мерзко. Поднял руку, вторую. Подтянул ноги - шевелятся. Хорошо. Принял вертикальное положение, стана не видно, тучи идут низко. Польёт... Опять пешком до стана топать около часа. Народ, наверное, уже жрёт кашу с кониной, а тут грязь меси.

Как раз попал на пойму с глиняным слоем. Когда дошёл до стана – первый дипломатичный вопрос от «русскоязычного»: «куда, падла, лошадь дел»? В транскрипции восточных народов это звучит примерно так: «уважаемый, Вы, где коня оставили»? Вопрос, конечно по существу.

Не успел Пашка научиться запятые расставлять в диктантах, а тебе уже 12 лет. И ты валяешся в ногах у лошади, а она, перепрыгнув через тебя, уносится в степь. Попробуй теперь поймать её. И так три - четыре раза в день. Хорошо, если на камень не угодишь. Это теперь у Пашки, оплачиваемая работа: 4,25 трудодня за рабочую смену, как у тракториста. Объездчик лошадей. С мая и по сентябрь, а иногда и до октября.

Штатный объездчик, чеченец упал с коня и сломал ногу. А заказ надо выполнять. Теперь каждое утро Пашки необходимо пройти три километра до второй бригады, там ему конюх уже подготовил коня, которого несколько дней прогоняли по кругу в начале без седла, потом с седлом, мешком песка в седле. После этого подключали Пашку.

Он подходил к ограде, два мужика за уздцы держали оседланного коня, третий, известный на всю округу матершинник; мата у него хватала и на людей и на лошедей, назовём его уважительно «рускоязычный», забрасывал его в седло. А дальше, уже как повезёт.

Пашка «рускоязычного» боялся ещё со дошкольного возраста. Ежегодно наступал такой период, когда из конюшни выводили двух жеребцов, Винограда и Губернатора на встречу с холостыми кобылами. Посмотреть на огромных жеребцов сбегались не только пацаны, но и приходило взрослое население. На этом мероприятии, на взгляд Пашки, самыми главными были «русскоязычный», который выводил жеребцов и кнутом отгонял мальчишек, которые приближались на опасное расстояние, а так же, женщина, с проваленным носом и гнусавым голосом, звали её, почему-то, «Эхо Войны». Она всегда, искренне переживая за дело, энергично на этих меропоиятиях размахивала руками, в которых, как правило, была одна или две бутылки водки, и громко кричала: «не туды, не туды»! На этот раз в руках у неё было две бутылки. В порыве озабоченности, она случайно ударила бутылку о бутылку, и обе разбились. В этот момент Пашка почувствовал резкий удар кнутом по попе, очевидно близко подошёл. Он с визгом отбежал в сторону, сел на жердину, вытирая слёзы. Рядом сидела «Эхо Войны», перед ней лежали две разбитые бутылки водки, и она тоже плакала, то ли от - того, что её команды не чётко выполнялись, то ли водку жалко. Одним словом, в тот день для них праздник блыстнул. Острое ощущение от кнута ещё долго жило у Пашки. Но даже такой жестокий урок не погасил его тяги к лошадям.

Теперь он стал постоянно кантоваться около замесных ям, где население готовило глину для изготовления саманных блоков. Для замешивания глины с соломой использовали пару лошадок, которые двигаясь по кругу, создавая нужного качества раствор.

Периодически во время этой работы возникали перерывы на отдых и обед. В один из таких перерывов, когда была на земле расстелина огромная кошма, а на ней установлены кастрюли с едой, бутылки с молоком и квасом, мужики, когда на несколько минут женщины отошли за кустики, быстро заполнили алюминивые кружки какой то жидкостью и выпили. Оживлённые своей предприимчивостью, дружно набросились на еду. Пашка решил, что наступил его звёздный час. Он давно хотел посидеть верхом на лошади. Страха он не испытывал, так как лошади были привязаны к забору. Он шустро забрался на забор и прыгнул на спину лошади, которая стояла вплотную к забору. Со страху она резко рванула, уздечка с её головы слетела, и она свободная понеслась галопом.

Очнулся Пашка когда лошадь стояла в пруду и жадно пила воду, а матушка пыталась разжать ему пальцы, чтобы оторвать от гривы. Потом все дружно вернулись к расстелянной кошме, эмоционально коментируя событие. Пашка чувствовал себя как то неуютно, за уши не трепали , не ругали, каждый ему протягивал что нибуть вкусненькое. Дед Симбай в заключении сказал: «конюхом будет». Так в пятилетнем возрасте закончился его дебют верховой езды.

Но, а теперь, как повелось, после традиционного высказывания, «русскоязычный», бросал Пашку в седло, хлестал злобно коня, и он, не ожидавший такой подлости от человека, как бешенный вылетал на простор, не подчиняясь командам седока. В начале на максимальной скорости описывал круги, постепенно увеличивая их радиус, а потом выходил на прямую линию. И с этого момента начиналось жесточайшее соревнование между человеком и лошадью. Кто выйдет победителем. Чаще побеждала лошадь. Но когда Пашки надоело на полном скаку встречаться с землёй, он пошёл на хитрость. Тайком от работников конезавода, уезжал за сопку, там была пахота. Направлял коня на пахоту и, через 30 минут лошадь, как ручная. Давал ей отдохнуть, обсохнуть, потом тихим шагом возвращался на стан. Народ догадывался, но делали вид, что не замечают запрещённого приёма. План то надо было выполнять.

Прошло немного времени, и работа стала будничной. Появились нюансы, которых раньше Пашка не замечал, причём закономерные. В первую очередь он установил: что если его подсаживал в седло «русскоязычный», который постоянно воспитывал его непечатной лексикой, и хлестал коня перед выездом плёткой, то коня Пашка мог сделать управляемым только через час. Но, если вместо него был кто-то другой, то лошадь уже минут через пятнадцать начинала реагировать на уздечку. Вторая закономерность заключалась в том, что если лошадь уже разок побывала на пашне, но начинает опять бить копытом. Стоит её только снова направить на пашню, она тут же сбавляет пыл, и начинает шагать рядом с пашней по твёрдой почве, но делает вид, что идёт по пашне, так же натужно и тихо. А Пашка делает вид, что этого не замечает. Вокруг поля километров десять проедут, и в том же ритме, на стан. И оба друг другом довольны. Наверное, в стойле коняка стоит и думает, как я его сегодня…

Когда Пашка всё это осмыслил, он попросил перед выездом, коня подводить к возвышенности, и стал в седло садиться самостоятельно, и перестал злоупотреблять запрещёнными приёмами. Он начал понимать, что от лошадей многое можно добиться и без репрессий. А когда с ними поговоришь, разделишь пополам кусок хлеба, начинает казаться, что они обладают виртуальным мышлением. Как то, за неделю до выезда, он утром и вечером стал подходить к четырёхлетке, шерсть у неё была необычного цвета, экстеръером похожая на монголку, вела себя спокойно, дружелюбно, позволяла трепать за уши, надевать и снимать седло. Когда наступил момент выездки, Пашка один зашёл в конюшню и через несколь минут вывел осёдлонную, но не обученную ходить под грузом, Буланую. В отдалении от толпы, спокойно сел в седло и под изумлёнными взглядами помошников выехал за изгородь. Но, стоило только перейти на рысь, и Пашка уже на земле. Поднимает голову, смотрит, Буланая стоит в метре от него и машет головой, он протягивает руку, достаёт до поводка, встаёт и снова садится в седло. Через несколько минут ситуация повторяется. Посмотрев на ноющую от боли ногу, он понял, что лошадь снимает его с седла за штаны зубами. Понятно, больше тебе это не пройдёт. И Пашка снова на Буланой. Как только пошли галопом, она опять сделала попытку схватить за ногу.